Всего с неделю назад его разбудил крик Геры, всего с неделю же назад он рванул на автомате к ней в спальню, взял на руки, отнес в ванну и успокаивал, успокаивал, успокаивал. Говорил, что это всего лишь сон, говорил, что Кронос повержен навсегда и навсегда же заточен в Тартаре, говорил, что Аид никогда не допустит освобождения отца - много чего говорил. И все ради того, чтобы Гера снова поверила в безопасность. Но верил ли в нее сам Зевс? Или безопасность была практически такой же удобной фикцией, как их брак последнюю тысячу лет? Или всегда?

Она часто спрашивала, что так пошатнуло их узы, он не знал, что на это ответить. Не Кронос, не Айдоней - это точно, они лишь желали Геру, но никогда не могли получить ее по настоящему, а секс... если бы Зевс обращал внимание на такие мелочи, не был бы собой. Но что тогда? Они ведь любили друг друга. Кажется. Нет, точно любили и, пожалуй, он любит ее по сей день. И разве бы прибежал посреди ночи, если бы не любил? Но любовь любовью, а брак всегда был больше условностью. Для него и он бы поставил хоть сто тысяч драхм на то, что для Геры тоже.

Она была лучшей и самой выгодной партией, как и он. Верховный бог, царь всех богов, победивший Кроноса - первый парень на Олимпе и никак иначе, он мог взять в жены любую, но взял ее, ту, что пожертвовала собой ради его победы, ту, что за спиной называли Золотой предательницей, ту, что так и жаждала стать королевой. Ее желали все, он просто не мог бы отдать ее кому-то из них. Она... да, в некотором смысле Гера всегда была для него трофеем. А трофеям место на каминной полке.

В этом и была его ошибка. Гера всегда значила слишком много и не значила практически ничего. Ее тяготило прошлое, его - будущее. И будущее едва ли сейчас было достаточно радужным, чтобы убедить в его светлых тонах себя, а раз в это не верит он, то как он может убедить ее?

Он и не удивляется, когда она приходит сама. Он не спит толком уже третью ночь, размышляет, не отправиться ли к мойрам или даже в сам Тартар. Сугубо с инспекцией, сугубо для самоуспокоения. Но привлекать к происходящему брата - дело последнее, а не привлечь не выйдет. Наверняка они оба слишком хорошо понимают, кто такая Персефона на самом деле, и это понимание грозит еще большим противостояние. А в подобном... нет, он как-нибудь позже потонет в этих мрачных мыслях. И кто сказал, что быть Верховным просто?

- Я не спал, - ровно до безразличия отвечает он и только потом спохватывается и произносит с куда более заботливым тоном: - новый кошмар?
Она отвечает вопросом на вопрос. И ответа у него на самом деле нет. Это странно, это, пожалуй, даже страшно. Но Гере сейчас не нужна правда, ей нужно немного покоя и сна. А ему нужно, чтобы она не вскакивала посреди ночи от очередного кошмара.
- Он надежно заперт, - и это самое близкое к правде, а значит, это хоть как-то успокаивает его и может успокоить ее. Он придвигается ближе, обнимает жену, притягивая к себе и укладывая себе на грудь, аккуратно целует илегко касается ее живота. Ихора нет, уже легче. - Ты же знаешь, что я сделаю все, чтобы там он и остался? И ты можешь спать здесь, если тебе так спокойней, - ему, вот, не особо, но Гера все еще слишком важна, и все еще слишком любима, чтобы заботиться только о собственном комфорте.

Он привык вставать раньше, он привык возвращаться позже - отдельные спальни были практически проявлением заботы, чтобы не тревожить, чтобы не будить. Но личное пространство - штука загадочная, отвыкаешь от осторожности - и как-то сразу пропасть между становится больше и глубже. А пропасть та была всегда.