⠀⠀⠀⠀⠀⠀она очаровательно улыбается.

⠀⠀⠀ривай щёлкает мыслями как формулами точных наук, щёлкает пальцами, отбивая ритм прошедших фанфар и щёлкает зубами от злости на самого себя; бесконечный эгоизм, переплетённый разве что с чисто человеческой попыткой понять самого себя — осталась ли хоть малость человечного в человеке, кто так умело играет людьми? ах, да: она очаровательно улыбается.  никаких ямочек, никаких ненужных морщинок, никаких дефектов, будто сотканная по указанным требованиям тряпичная куколка, будто сформулированная по идеалам гипотеза — такая, как есть, неоспоримая. здесь и сейчас; всегда, может. на девочку нацепили корону, замуровали в одеяла и ждут, что она, наконец, с такой ношей сумеет стоять на ногах. ему смешно от этой картины, но он преклоняет колено, целует руки, задерживаясь на пальцах заметно дольше, чем надо, но не поднимает глаза — не заслужила. он обязательно не смотрит на неё, снисходительно ворочает головой, когда ей носят пламенные речи, огрызается тихо про себя, недовольно провожает взглядом её плечи и щёлкает-щёлкает-щёлкает на раз-два-три, нервничает, злится: на сегодня из-за этой глупой коронации ему, кажется, слишком много всего приснится. из-за неё он чуть больше ненавидит себя — сегодня он абсолютно точно бесконечно любит голубые глаза.  это смешно сейчас, даже слишком, но честь не даёт засмеяться в голос; это так здорово и любопытно, что нескончаемое по этому вопросу самокопание вот-вот и сорвёт его единственный тормоз.  спусковой механизм этой долей секунды обостряется на невинно-черствых глазах и приторном голоске, и вот в уши ласково льётся мёд про счастливое завтра — неблагодарная роскошь нескончаемых затмений.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀она невыносимо аккуратно заправляет волосы за ухо, кстати — не сегодня и не завтра, а вчера, в прошлом месяце.

⠀⠀⠀ривай не умеет скучать, но сегодня до жути скучает. скучает и ждёт, что вернётся назад: защитит, может, удержит, направит, сделает что-то, что пойдёт против него самого, её саму, в конечном-то счёте, вернёт. он весь сейчас соткан из чувства вины и разлуки, он весь сейчас высушен собственным безразличием, обработан смирением и окутан отчего-то гневом, непониманием, горечью без тоски. ривай ненавидит скучать по мёртвым, но смотря на неё почему-то верит, что всё можно вернуть. ривай ненавидит свою детскую, почти умершую веру в сказки, но верит сегодня как в первый раз — она стоит как она почти, чуть смелее, правда, улыбается реже, она говорит как она почти, пищит так по-детски, аж скулы трещат, она — не она совсем, но скучать хочется, ждать хочется, всё больше винить себя. винить, что рыжий стал светлым, а янтарный — голубым, винить, что эта замена произошла так бесследно. неловко называть её чужим именем, специально громко, но будто ошибаясь, чтобы слышала, не зазнавалась, билась в той же несправедливости, что он сам. эта ни с чем не сравнимая жажда сделать больнее; и показать, доказать ведь необходимо, что убить он может не только ножом. это низко; словно пуля в двенадцать калибров врывается на нелюдимой скорости в черепную коробку и заставляет терпеть-терпеть-терпеть, словно всё рвется внутри, словно раз за разом, а всё по накатанной: менять её имя, менять с ней тон, но, эй, мальчик, себя не изменить.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀ты молодец.

⠀⠀⠀⠀одними губами, не улыбаясь, не напрягая связки. он снова только щёлкает зубами, но в этот раз будто от холода такого, что позвонки друг о друга скрипят. он её никогда не похвалит, не погладит, не поймёт; он на ней отыграет все ошибки, он на ней отыграет всю злость, обнимет потом, может, аккурат к себе прижмёт, целуя во взмокший лоб, и уведёт подальше от забот. он её никогда не воспримет, он всегда смотреть будет снисходя, всегда трогать исподтишка, улыбаться совсем недобро; он из-за неё сейчас ровно по касательной теряет себя, а она просто ведёт его в комнату. сегодня его утешение и подарок это она сама, но сегодня уже она — королева, абсолютно точно не умеющая держать лицо. у хистории душа слишком добрая, взгляд слишком нежный и помыслы до тошноты верные; для хистории — не убей да не укради, когда ривай сам клеймён навсегда как не последний вор да убийца. она, правда, молодец, оказалась сильнее, чем прежде, а он всё ещё смотрит на неё, словно на горячий свинец, воротит носом, хмурится. эй, а сам-то заслужил? оно не пройдёт обещано-бесследно, оно останется горечью до конца; сказки с подменой своей маленькой принцессы были написаны на её хладной кровати где-то в прошедшее воскресенье в пять сорок утра. опять цветы, как на могилу, опять исповеди потерянного дурака, а сейчас он пуст и руками, и внутренней силой, мол, принимай что осталось — всё, что было, отдал другой с утра.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀слишком долгое молчание, почти бесконечное; он даже не хочет ничего сказать.
⠀⠀⠀⠀он не хочет её обнять, он не хочет её поддержать, он хочет здесь и сейчас проверить корону на прочность. она, маленькая, потеряла отца, потеряла друзей, может, саму себя, но стоит горделиво — всеобщее солнце, только, твою мать, не плачь — и слепит сиянием заживлением детских  травм. это игра на вылет для одного игрока, задержавшаяся слишком надолго. укутанное пеленой обмана бытие для сложивших тела солдат и пир для буржуазии; ривай ненавидит её до сих пор; гладит аккуратно по макушке, зарывает руки в золото волос, чуть тянет вниз, но не до боли. королеву надо беречь, когда слон давно вышел из боя, королеву надо любить, пока не полетела голова с плеч — или пускаться в погоню. без старания улыбнуться, только наигранная радость в уголке глаз и расслабленные брови, без желания поддержать, но с поддержкой в одном только присутствии — тут без слов, сейчас тут на равных.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀ты молодец — без слов, одними губами.

Отредактировано Levi Ackerman (2021-07-09 07:28:39)