Их Величество позаботились, чтобы с ним обращались почти как с царем. Дарклинг усмехнулся своим мыслям - мальчику страшно. Страшно от того ощущения сжимающихся тисков вокруг него, от ощущения отрубленной головы, хотя она ещё на шее, от запаха горелого мяса, который может принести ветер. Война на пороге заставляла пересматривать понимание своих, чужих и допустимых методов. И вот уже Черный Еретик не настолько страшен и достоин смерти, уже черное становится серым, а за попыткой удержать его в камере читается отчаяние. Очаровательно.
В камере было сыро и скучно.
Он не сомневался, что Николай пойдёт на сделку: ему нужен был Дарклинг со всей его мощью, опытом и аурой ужаса вокруг, чтобы сохранить Равку, а ради этого, как любой правитель, он был готов идти на сделки с кем угодно и переступать что угодно. Даже собственную неприязнь и травматичный опыт прошлого. Бедный мальчик, так рано повзрослел!
А Александр, возможно, уже немного и притомился, поэтому не так жадно радовался возвращению в мир живых, как мог бы. Радовался, но как-то лениво и вальяжно, хотя умирать заново не собирался. Всё это мгновения вечности, в которой он упорно шёл к своей цели через живых, мертвых и смерть. Сейчас его интересы совпадали с интересами молодого короля.
И он с нетерпением ждал, когда его условие выполнят: не надо искать самому, всё будет сделано по его желанию. Дарклинг любезно и холодно улыбался, рассматривал мозаику на полу тронного зала, куда его привела стража, ничуть не чувствуя себя в опасности или плену, и ждал.
Ждать он умел, хотя и не любил, но смирился с этим, позволив времени идти сквозь него не задевая за живое и не тревожа ум и сердце. Всё будет так, как должно.
И Равка требовала своих святых обратно на знамена, чтобы найти мужество не прятаться под телегами, а дать отпор. Фьерде тоже неплохо было бы начать бояться, но тут он не сомневался, что слухи уже доползли в те края, что его возвращение обрастает мерзкими подробностями и страшными сказками. Он тихо и беззвучно смеялся.
Ночи в Равке часто такие беззвездные. И время уходит в никуда.
Он знал, что Николай согласится, что и сам хотел бы вернуть Святую, но отвлекался на свои насущные дела. Знал, что Триумвират шипит, не желая видеть их обоих, подсознательно чувствуя свою вторичность, но вынужден терпеть. Равке нужны гриши, чтобы выжить. Бедная-бедная заплаканная страна, которая и любит, и ненавидит одновременно, как обманутая жена.
Знал и то, что тяжко ей, душно, тесно. Знал, что её сжигает изнутри огонь, который не мог найти выхода.
Он знал, что она согласится. Они все этого хотели, но их нужно было подтолкнуть, заставить, чтобы они, из чувства неизбежности и сняв с себя ответственность, вздохнули с облегчением и пошли по тому пути, которого желали с вожделением.
Тени сгущались рядом с ним.
– Здравствуй, Алина, – он улыбнулся, почувствовав её приближение раньше, чем услышал звук шагов. Он видел то, что этим глупцам было недоступно. Что грустнее – Заклинательница тоже этого не видела и не чувствовала.
Он видел даже не раскрывая глаз и поднял веки только в тот момент, когда загремели ключи, отпирающие засовы.
Неужели они правда думали, что удержали бы его здесь, если бы он действительно хотел уйти? Люди такие наивные.
Александр шумно вдохнул воздух и запрокинул голову, разглядывая гостей – потускнела, разгорелась слишком ярко и не справилась, не смогла светить ещё ярче, когда не стало Тьмы, на фоне которой сияло солнце Алины.
А они её и выкинули, как сломавшуюся вещь, как ненужную святую, которая перестала приходить и внимать молитвам и жертвам.
Такие корыстные, могли ли они судить его?